«Утомлённые солнцем-2» как свидетельство о смерти художника

Бесславно завершилось пришествие на экраны фильма Никиты Михалкова «Утомлённые солнцем-2: предстояние», который его автор со свойственной ему скромностью заявил как «Великое кино о великой войне». Несмотря на массированное «раскручивание» по телевидению, «Утомлённые» так быстро утомили публику, что кое-где фильм перестали показывать за неделю до объявленного завершения демонстрации. Конечно, можно посетовать на «темноту» нашего массового зрителя, не доросшего до понимания «великого кино». Но дело в том, что в данном случае мнения публики и критиков совпали.  

Нельзя не сказать о том, что накануне начала проката фильма главный путинский идеолог Сурков вызвал к себе редакторов ведущих изданий и поручил обеспечить картине Михалкова «хорошую прессу». Но к чести нашего «цеха», большинство критиков – как люди левых политических взглядов, так и либералы вроде Дмитрия Быкова – оценили фильм «Утомлённые солнцем-2» резко отрицательно. И это не удивляет, ибо фильм не только антисоветский по духу. Он просто безнадёжно плохой.

Военно-ярмарочный театр Естественно, что Никита Михалков не знает войны – он родился после Дня Победы, а среди его близких родственников, подозреваю, фронтовиков было немного. Но из фильма буквально прёт, что он и не хочет знать, чем была Великая Отечественная для нашей страны и для нашего народа. Неслучайно некоторые критики провели аналогию между новой картиной Михалкова и «Бесславными ублюдками» Тарантино. В обоих авторы изначально отказываются от ориентации на правду о войне и предлагают публике вместо неё игру своего воображения – причём довольно грязного.

В целом ряде рецензий отмечается крайняя невнятность авторской позиции. Но, думается, их авторы поддались магии словосочетания «великая война». Действительно, если режиссёр хотел показать великую войну нашего народа (даже не акцентируя внимание на том, что это советский народ), то фильм ставит множество вопросов и не даёт на них никаких ответов. Но если считать, что сверхзадачей Михалкова было не воспеть, а как можно сильнее опоганить подвиг народа, заставить зрителей испытывать не гордость за советских людей, разгромивших гитлеровскую Германию, а отвращение к ним, то всё становится ясным. Ясно, почему почти все персонажи (за исключением, понятное дело, тех, кого играют Михалковы) показаны либо подонками, либо недоумками. Ясно, почему режиссёр демонстративно не пытается соблюдать элементарный такт. Ясно, почему действительно Великая война в фильме представлена как некий ярмарочный театр. Правда, при таком подходе и столь дорогая для Михалкова (если ему в этом верить) православная тема получает несколько шизофреническое воплощение. Но это, вероятно, рассматривается как неизбежные «издержки». И при всём том сам режиссёр объявляет такое своё творение «Великим кино». Тут диагноз может быть только один: смерть художника.

«Я шёл...» и дошёл

А ведь начинал Никита Михалков как безусловно талантливый режиссёр. В своём первом полнометражном фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих» он использовал схему «вестерна по-советски». Но за счёт мастерского использования изобразительных средств киноискусства он придал фильму психологическую глубину, подводил зрителей к размышлениям над важными нравственными вопросами. Интересным и по киноязыку, и по духовному содержанию был и фильм «Раба любви». А «Неоконченную пьесу для механического пианино» вполне можно назвать лучшей экранизацией Чехова. Заметим, что всё это были абсолютно советские по духу фильмы - включая и чеховский. Неслучайно при Сталине русская классика в большинстве своём была провозглашена «столбовой дорогой развития советской культуры».

Да и поступки Никиты Михалкова вызывали уважение к нему. Например, когда уже началось горбачёвско-яковлевское «обновление мышления», Михалков резко выступил против этого. «Я не верю в коллективное прозрение, - заявил в начале «перестройки» Никита Сергеевич, - я не верю в то, что вчера все говорили одно, а сейчас все хором поняли и стали говорить другое – совершенно искренне». При этом свою позицию Никита Сергеевич обозначил так: «Я никогда не делал того, что можно сделать в тот момент, ожидая момента, когда смогу сказать что-то другое… Я имею право себе сказать: «Я ни на один шаг не отойду ни вправо, ни влево от той дороги, по которой шёл и по которой надеюсь идти».

Начал за здравие, кончил... за «Мерседес»?..

Как же случилось, что Никита Михалков пришёл к тому, к чему пришёл? Мне представляется, что переломным моментом стала работа в Италии над фильмом «Очи чёрные». После её завершения, но ещё до премьеры Михалков рассказывал журналистам, что он ставил своей целью «собрать некоторую историю» по мотивам нескольких повестей и рассказов Чехова, которая позволила бы создать чеховскую атмосферу. Такой же принцип Михалков с успехом использовал в работе над «Неоконченной пьесой для механического пианино», поэтому никаких сомнений у меня не возникало. Не насторожило даже признание Михалкова, что не он пригласил знаменитейшего Марчелло Мастроянни для воплощения своего художественного замысла, а замысел фильма конструировали под Мастроянни по принципу: а что бы он мог у нас сыграть?

Я с нетерпением ждал встречи с новой чеховской картиной Михалкова. Однако когда я поделился своими ожиданиями с человеком, сотрудничавшим с Михалковым в его ранних фильмах, тот меня огорошил:

- Вы ждёте того, чего в «Очах чёрных» нет в принципе. Это не Чехов, а фильм «а ля рюс». Достаточно посмотреть, как здесь представлена Россия: степи, водка, икра.

- Не может быть, - воспротивился я. – То, что Никита говорит о своём уважении к Чехову – это же не просто фраза, он подтвердил это «Неоконченной пьесой».

- Вы не учитываете одного: тот Никита Михалков и Михалков на «мерседесе» (этот автомобиль Михалков привёз из   Италии – В.В.) – это два разных человека. Когда я посмотрел «Очи чёрные», то убедился, что мой собеседник был прав. Чеховской атмосферы в картине не было и в помине, а ориентация произведения на западного обывателя бросалась в глаза.

Разумеется, я далёк от мысли сводить дело к примитивному: продался за «мерс». Думается, обладание одной из наиболее престижных по европейским меркам моделей машины, как и очень престижное участие Мастроянни в его фильме возвышало Михалкова в собственных глазах. И ради этого-то режиссёр пошёл на смертный грех для художника: «транспонировал» своё произведение на уровень вкусов и представлений обывателя.

Мещанин во дворянстве

Потом последовали новые отступления от былых творческих принципов. Постепенно и путь Михалкова-человека оказался развёрнутым не влево и даже не вправо, а в диаметрально противоположную сторону. Теперь Никита Михалков гордится принадлежностью к тому сословию, вырождение которого он столь убедительно показывал в своих первых фильмах.

Но искусство предательства не прощает. Чтобы убедиться в этом, вспомните: много ли найдётся среди творцов-мутантов таких, которые создали бы в последние годы произведения, хоть сколько-нибудь приблизившиеся по художественному уровню к их творениям советского периода. Неслучайно, что и вполне уютно устроившийся в новой политической системе Иосиф Кобзон не хочет отказываться от советской песни.

Ну, а переход от «Михалкова на «мерседесе» к «Михалкову во дворянстве» был уже целиком закономерен. Ведь если для одних осознание себя дворянином ведёт к максимальному повышению нравственной требовательности к себе, то другим, прежде всего, даёт ощущение своего превосходства над «простыми смертными». Надо ли доказывать, что второй вариант ведёт к разрушению личности. Достаточно вспомнить получивший в своё время широкий резонанс эпизод «выяснения отношений» Михалкова с мальчишкой-нацболом, чтобы сомнений в этом не осталось.

Виктор ВАСИЛЕНКО

Код для вставки в блог: