Горькая полынь

Пока вожди «единороссов» являли свою очередную удаль, крутясь на сочинских горках, в стране крутилась до сердечного приступа знакомая жизнь: аварии, поджоги, грабежи, насилия, беспредел чинуш и денежных воротил.

Вот и баба Оля бегала по всем домам и соседям, разыскивая свою внучку Дашу, которая впервые не пришла ночевать. Ничего не узнав и забыв про недоенную козу, она метнулась к поезду, который проходил через поселок только раз в сутки, чтобы успеть еще засветло добраться до городской милиции.
В милиции ее встретили холодно, словно сами хотели в чем-то уличить:
– Ты чё, бабка? В такую даль к нам пилила, а внучка только ночь не ночевала? Загуляла небось, объявится, – сказал молодцеватого вида лейтенант, насмешливо смерив ее глазами. И добавил: – У нас таких, как твоя, знаешь сколько болтается?.. Пруд пруди, навалом. И что, каждого в розыск? Не смеши! Вот если неделю не объявится, тогда зайдешь – подумаем. Да и не до вас нам теперь, – отмахнулся он, – дел у нас – во! К тому же нам теперь и вывеску на полицию менять надо...
Домой вернулась лишь в полдень, на другой день. По дороге сердце прихватило, еле добежала до хаты. В сарае искричалась недоенная коза… «Если Дашка уехала куда, сегодня ее не ждать – поезд уже ушел, – соображала она, накапав себе валидола. – Значит, может быть, завтра. А куда она может деться без ее-то, бабушкиного, разрешения, да и не было этого раньше…
Даша появилась дома лишь на пятый день. Бросилась к бабке на шею, стала просить прощения.
– Где же ты была? Я же чуть не померла… В милицию вот заявлять ездила, – гладя русые растрепанные волосы внучки, все повторяла и повторяла баба Оля, сглатывая слезы и заглядывая в глаза Даши, в которых прочитывались какая-то недетская печаль и уныние.
Внучка призналась, что зайцем ездила в областной город поступать по объявлению на работу фотомоделью. Насмотрелась красивых картинок по телику и – «заболела». Нашла она этот дом и фирму, где девчат приманивают. Да только все зря. Там тысячи девиц на одно место метят... Правда, какой-то тип в очках и в шляпе с распущенной сзади косой предлагал ей у него лично в обнаженном виде сниматься. Обещал даже определить в телепрограмму «Голые и смешные» или в «Спокойной ночи, мужики!». А она таких программ и не видела. И от типа того отбилась.
«Ну и хорошо, что отбилась, хорошо, что не видела, молодец! – похвалила бабка, наконец-то смекнув что к чему. – Это же срам, бесстыдство, блуд сплошной по всей России запускают, – сплюнула она. – Девчат развращают и в телевизоре показывают как приманку для других... Никогда не лезь в этот разврат, чем бы тебе уши ни забивали», – наставляла она Дашу.
А в глубине души кошки скребли: «Ну как нынче внучку ей поднять и уберечь от всего гнилого, пагубного, что есть в жизни, как к работе пристроить, как помочь профессию получить, если бьется она за нее совсем одна?»
Раньше-то за человека, особенно молодого, подростка, всем миром, всем обществом бились, теперь – каждый, как щепка в водовороте, куда прибьет? И все люди стали этими «щепками» в бешеном рыночном водовороте. Чем честнее бьются, желая встать на ноги, тем больше их тонет.
И сына она так же похоронила недавно, и свою невестку. И остались на ее плечах две внучки: Надя и Даша. Первая, старшенькая, замуж вышла за какого-то парня, в Питер подалась. Все обещала младшую к себе забрать, помочь на ноги встать, да, видно, сами-то некрепко устроились. Пишут: ни жилья, ни работы пока не нашли.
Всё в роду было прочно, пока колхоз был и не пошел в распыл, как и вся страна. Сын, Федя, после окончания СПТУ механизатором стал; его жена, Люба, была дояркой, бригадиром МТФ. А как разодрали колхоз на паи да фермерские наделы, которые все прахом пошли, сын с невесткой, как и многие, в город уехали счастья искать. Да где там! Не пригодилась их профессия, долго мыкались без работы, с огорода своего в основном питались. Федя вскоре, тяжело заболев, умер. Похороны его все время у бабы Оли в глазах стоят, на сердце лежат. Люба, невестка, так убивалась, что все время мужа в гробу целовала. «Ты, Люба, губы-то крапивой, полынью оботри, нельзя так. А то сама за ним пойдешь», – советовали провожающие. И как в воду глядели. Ее безмерное отчаяние и любовь смертью для самой невестки обернулись. Через три дня ее не стало – не помогла полынь-трава.
А баба Оля ночами не спит, все думает, голову ломает, как внучкам помочь. И всю свою жизнь мысленно вспоминает. Жили трудно, но в самые тяжелые годы в стране о молодежи не забывали, кадры растили. Сама баба Оля, как и мать, швеей стала и всю жизнь на Торопецкой швейной фабрике проработала. И ее, и мамина жизнь были как на ладошке. Мать, Мария, еще в 30-е годы осталась сиротою с братишкой на руках – родителей скосила какая-то болезнь. Вот тогда и постучался к ним мужчина в милицейской шинели – ему поручили определить беспризорных детей.
Брата отправили на воспитание в детский дом, а пятнадцатилетнюю Марию – учиться швейному делу.
26 сентября 1938 г. приказом по учебному комбинату ей вместе с 60 сверстниками, учениками и ученицами сапожных, швейных и трикотажных цехов, присвоили разряд, приняли их в рабочий класс. Через месяц детские комиссии были упразднены, производственные мастерские учебного комбината в Торопце передали областному управлению легкой промышленности, а в начале 1939 г. в городе была создана швейная фабрика. Первым ее директором стал бывший управляющий комбинатом деткомиссии комсомолец Ананий Иванович Трапезов. С несколькими десятками примитивных ножных машинок, с кухонными ножами для раскроя ткани, с керосиновыми лампами на рабочих столах начинали швейники. Не было электричества, опыта, но были энтузиазм и задор.
Четвертый год гремел по стране знаменитый почин Алексея Стаханова. Молодые рабочие и работницы только что созданной в Торопце швейной фабрики, комсомольцы и комсомолки, будучи еще учениками, подхватили этот почин – в результате перевыполнили план 1939 г. А через год пополнился их машинный парк. Директор А.И.Трапезов стал коммунистом, а коллектив увеличился до 250 человек.
Здесь, на фабрике, выросла и она, баба Оля, уже послевоенное поколение. Двадцать восемь стахановцев, сорок два ударника, почти весь послевоенный коллектив, на агрегатах которых установили красные флажки, были удостоены этих званий.
В 1949 г. фабрика уже перекрыла уровень, достигнутый до войны. Шили разное: женские платья, сорочки, телогрейки, ватные брюки – все, что нужно было в те годы. Позднее швеи перешли на школьные костюмы, обшивая всю страну.
Швейники первыми в городе подхватили почин стахановок Купавинской тонкосуконной фабрики – текстильщиц Марии Рожнёвой и Лидии Кононенко. В Торопце помнили имена мотористок Валентины Дмитриевой, Екатерины Шевцовой, мастера-инструктора Евдокии Ильиной, чья бригада тогда держала первенство за экономию и бережливость. Было подсчитано, что каждого пятого жителя города можно было одеть в изделия, выпущенные сверх плана за счет экономии ткани.
В октябре 1967 г. встал над рекой Торопа новый фабричный корпус, а уже на следующий год фабрика увеличила выпуск изделий на 2300 тысяч рублей, почти удвоив его в сравнении с последним годом седьмой пятилетки. Росла фабрика и, главное, росли молодые квалифицированные кадры ее. И так из года в год.
Труд швейников древнего города был отмечен высокими наградами Родины. Орден Ленина вручен мастеру смены О.Л.Кербик, орден Трудового Красного Знамени – швейнице В.И.Рудаковой и зарисовщице И.В.Самохваловой, орден «Знак Почета» – работницам А.А.Афанасьевой, А.М.Новиковой, мастеру Т.В.Емельяновой, главному инженеру А.А.Новиковой, директору фабрики В.А.Михайлову, кавалеру семи правительственных наград. Более ста швейниц награждены медалями «За доблестный труд».
Где все эти люди? Кто сегодня помнит о них, сохраняет их огромный трудовой и нравственный опыт, который так пригодился бы нынешнему брошенному поколению, если бы забота о нем и его будущем была не пустой декларацией власти?
Сегодня от той фабрики на реке Торопа почти ничего не осталось. Рыночные эскулапы сотворили с ней то же, что и фашистские оккупанты, разграбившие и частично разрушившие предприятие. Но тогда, после войны, в труднейшие послевоенные годы, находились деньги, средства, энтузиазм на ее быстрое восстановление. Нынешние правители озабочены лишь пополнением мошны миллионщиков.
И на растлителей душ малолетних также денег не жалеют. Сонмище шоу-дельцов, расставляющих ловушки для наивных девочек, живут себе припеваючи, гребя бешеные бабки за телезрелища про развлекуху и обнаженку, голых и смешных калибра всякого...
А власть от базарного рынка продолжает крутить «жерновами речей» и демонстрировать стабильность. Премьер Путин спокоен: его девочки учатся за границей, как и у другой высокой знати, которую перед выборами сейчас немножко хотят на показ пошерстить.
А президент Медведев, вместо того чтобы внедрять хоть как-то объявленную им модернизацию и для начала хотя бы с десяток загубленных фабрик и заводов открыть и объявить большой модернизаторский рывок на их восстановление по всей стране, больше озабочен влиянием сталинской эпохи на умы людей, перезахоронением основателя первого в мире социалистического государства В.И.Ленина.
Но сколько бы ни трезвонили опричники власти о злодеяниях сталинской эпохи, сколько бы ни пытались задавить память таких, как баба Оля и миллионов других людей, им это не удастся. Потому что их время было временем труда и созидания, а не рыночно-торгашеских коммерций и грабительских сделок. А уж о таких явлениях, как наркотики, растление малолетних и проституция подростков, сексуальное рабство, торговля органами и собственными детьми, раньше и в дурном сне не могло присниться.
По всей стране ширится народный протест. И растет сознание, что спасение может прийти только от Советов и Советской власти. И ее, бабы Оли, жизнь и жизни миллионов других людей – тому подтверждение.

А.ЗАСИМОВА.
Пушкино,
Московская область.